Серый цвет разливался по Вашингтону. В холодном зимнем воздухе исчезали воспоминания о новогодних праздниках. Город возвращался к размеренным будням. Только в некоторых окнах еще светились пушистые елки, обещая исполнение детских снов и взрослых желаний.
По городу ходили туристы с детьми, спешили будущие политики в строгих костюмах под строгими пальто и с серьезными лицами ступали чиновники всех мастей. Тут история переплеталась с политикой, а все дороги вели к Капитолию, как это было и будет всегда. Так же, как и будут стоять безликие коробки государственных учреждений и классические колонны музеев и архивов. Рестораны в Вашингтоне тоже прилизанны и традиционны. Итальянские и французские. Французские и итальянские. Будто кулинарная карта повторяет карту музея – от Рафаэля до Ренуара. А на закуску немного Веласкеса и тапасы знаменитого испанского ресторана Jaleo, открытого José Andrés. И еще в городе в последние пару лет появился тренд на неформальные рестораны-транформеры. Тут блюда формируются как детская пирамида.
Сначала выбираете основу – в зависимости от ресторана, это может быть несколько видов зеленого салата или азиатские нудлы. Потом к ней добавляете протеин – куриное филе, креветки в кунжуте, тофу. А верхушкой пирамиды становится соус, сыр, орехи или что еще придет в голову основателям ресторана, вплоть до трюфелей. Путем несложной комбинаторики из одного блюда получается сто вариантов. Все это быстро собирается и быстро смешивается у вас на глазах. И столь же быстро съедается.
Поздним вечером мне не хотелось накрахмаленной белизны французских ресторанов, где страшно пролить соус олландез. Не хотелось принимать десяток решений, чтобы получить один салат. И тут я вдруг нашла марокканский ресторан. Там официантки были похожи на родственниц Шехерезады, с крутыми бедрами и тонкими запястьями. А улыбка повара шла в комплекте с тажином и курицей с соленым лимоном. Как мне было жаль, что у меня не было времени обложиться вышитыми подушками и смотреть, не отрываясь, на кованные светильники. Мой скромный заказ запеленали в фольгу, чтобы я могла его в тепле довезти домой.
Из будуарного тепла и бордовых стен не хотелось выходить. На улице было холодно и темно. Спуск в метро продолжался вечность. В мире нет ничего серее, скучнее и однообразнее, чем вашингтонское метро. Наверное, именно так должен выглядить персональный ад . Каждая станция – клон предыдущей, похожая на бомбоубежище из учебника по гражданской обороне.
Было уже поздно и поезда ходили редко. До следующего оставалось двадцать минут. И тут я не выдержала. Мои руки сами потянулись за пакетом. Я разворачивала слой за слоем фольгу, которая возмущенно шуршала под пальцами. И вот наконец передо мной была она, марокканская бастилла – курица в тонких листах теста, одновременно сладкая и соленая.
И будто по мановению волшебной палочки стерильно-серое пространство метро наполнилось запахами пряностей. Корица была ярче всех, согревала солнцем. За ней проявлялся мускатный орех. Куркума окрашивала бастиллу и пальцы в желтый цвет. Эта бастила меняла привычный мир и столь знакомую курицу. Тесто хрустело, ломалось, но продолжало держать в цепких объятьях начинку. А там внутри цвел миндаль, рубленный с сахаром и перемешанный со всеми пряностями. Будто к пахлаве добавили куриное филе и согрели все имбирем.
В этот момент серый цвет отступил куда-то на задний план. Метро расцвело арабесками и специями. И вдруг я поняла, что серость временна. Она уйдет, расстает, умрет. В Вашингтоне наступит весна. И пенно-розовым расцветут сакуры, отражаясь в пруду. Политики слегка распустят галстук. А чиновники вспомнят, что они люди и улыбнутся солнечному зайчику. Для этого надо терпение и время. Или марокканская бастилла.
